С.У нас даже есть небольшой опросник, но мы на самом деле на него сильно не опираемся, больше все-таки на свободный разговор. Но для начала такая формальная у нас часть — просто представься, расскажи, в каком ты положении находишься академическом, и потом немного про родителей.

И.Меня зовут Кадыш Ирина, мне 22 года, я закончила бакалавриат исторического факультета МГУ, до этого я закончила испанскую гимназию в Москве. Я родилась в Москве в достаточно благополучной, обеспеченной семье…[улыбается] У меня есть старшая сестра, на 7 лет меня старше. Мама не работала, пока нас воспитывала и растила. Она только пошла на работу буквально пару лет назад, когда необходимость постоянно о нас заботиться отпала, вот.

С.Вас двое, да, две сестры?

И.Да, нас двое, у меня еще есть сводная сестра от папиного первого брака, но она сильно старше, там уже у нас не было такого прям тесного контакта в силу разницы интересов, вот. Папа… — хороший [смеется]. У меня такая смешанная семья, у меня мама русская, папа еврей, все родственники с его стороны уехали в Израиль и там сейчас проживают, папа один тут остался, так что у него была семья, ну у всех у них была общая семья, но он не нашел необходимым переезжать туда, вот. Поэтому конечно с родственниками с его стороны общаемся мы реже, чем хотелось бы, потому что у меня уже бабушка и дедушка, тетя с дядей уехали с сыновьями, уже с семьями.

С.А они переехали давно уже, да?

И.Ну они переехали в 90-е, да.

С.После уже?

И.После, да. Ну, потому что дедушка там был связан с военными какими-то структурами, его долго не выпускали, ну поэтому они так уже переехали в более поздние времена.

С.Посвободнее когда было...

И.Ну да, не из тех, кто там всеми правдами и неправдами уезжал.

С.Про дедушку я уже понял — он там с какими-то военными структурами был связан, он был военный, да? Или может быть ученый с секретностью…

И.Да, у него был уровень секретности и он...

С.А, ну понятно.

И.Да, он закончил военную академию, он в МАИ преподавал там, с авиастроением был связан. (3.40)

С.А, понятно.

И.Да, то есть там бабушка поехала вперед, а он уже потом приехал.

С.А отец потом чем занимался?

И.Отец, так или иначе, занимался бизнесом в разных конфигурациях, ну то есть он по образованию инженер, но по профессии он не работал никогда, так, вертелся как мог.

С.А мама, какое у нее образование?

И.Они оба инженеры, они закончили МИСИ, не знаю, как он сейчас называется, ну он сейчас уже по-другому. Вот, они там и познакомились.

С.Да, я понял. МИСИ, инженерный, — ну тут естественный вопрос, если у тебя такие родители технари, то почему ты решила поступать на гуманитарный, вообще гуманитарный профиль выбирать и тем более историю?

И.Ну родители, — они закончили, они как бы формально инженеры, но не то, что они такие воодушевленные инженеры, которые радуются тому, что у них такая профессия: никто из них ни дня там по профессии особо не работал. И в целом это направление такое, на любителя, то есть тут надо быть очень вдохновленным тем, что ты делаешь. Вот, у меня во-первых не очень все гладко с точными науками, это не моя стезя, то есть у меня с гуманитарными всегда было лучше, и, в частности, с историей и с языками. У меня вот как-то душа склонилась к истории, у меня просто как раз сестра занималась языками, поэтому я решила для разнообразия освоить что-нибудь другое.

С. А родители думали, строили какую-то перспективу для тебя, что ты чем-то потом будешь заниматься, может?

И.Ну у меня как бы родители весьма демократично в целом относились к этому вопросу, то есть у меня не было каких-то жестких установок, как это иногда бывает, с их стороны, то есть у меня была достаточно такая полная свобода выбора. Ну естественно они там волновались и задавали вопросы о дальнейшем трудоустройстве, но я смогла их… (6.18)

С.И еще зададут!

И.[cмеется] Да. И задают до сих пор, и будут задавать, ну то есть они так в целом достаточно позитивно отнеслись. После того, как я им выдала, что я ездила поступать на театральное, они [смеется] восприняли истфак очень хорошо, ха-ха.

С.Расскажи про спектр твоих колебаний, вот ты говоришь, хотела в театральный поступать.

И.Ну это так, временное помутнение. На самом деле спектр был такой весьма на самом деле узкий, потому что я подавала в несколько вузов, везде на несколько факультетов, но это был истфак везде, либо востоковедение, вот, регионоведение, ну вот что-то такое плюс минус.

С.Тебя влекло вот к такой заграничной работе...?

И. Хотелось… в большей степени реализовать языки, потому что вот с языками у меня всегда очень дружно все шло и хотелось как-то их максимально задействовать, насколько это возможно. (1.0) Мне показалось, что на истфаке это вполне так реально, ну если мы отбрасываем какие-то языковые совсем направления, то здесь язык вполне можно освоить и углубить знания.

С.У нас в принципе была хорошая языковая подготовка.

И.Ну да, да.

С.Во всяком случае раньше так было, тем более что у нас есть еще латынь и… это как-то расширяет, то есть это дает лингвистическую какую-то подготовку.

И.Латынь после испанского сложно было учить.

С.Сложно было?

И.Ну да, потому что ты очень расслабленный с одной стороны, потому что ты читаешь текст, и ты плюс-минус понимаешь, о чем идет речь, и тебе зачастую лень вникать в какие-то детали, то есть ты и так вроде номинально там понял по верхам, а потом когда доходит дело до деталей, ты уже как-то так немного не в теме всего происходящего.

С.А у тебя первый язык был испанский?

И.Ну в школе у меня первый язык был испанский с первого класса, английский с пятого, но английским я занималась лет с пяти, поэтому тут как бы так.

С.Слушай, а почему тебя отдали именно в испанскую школу?

И.Потому что родители, когда выбирали школу, выбирали по принципу,… ну по территориальному принципу, — это, во-первых. И как бы так сказать: лучшее из окружающего, вот. И испанская наша школа была одной из таких вот, лучших в районе, туда брали по собеседованию, не так, что там пришел, и брали всех, то есть там она действительно была такая одна из лучших.

С.Ну то есть там был отбор?

И.Да, да. Потому что они там смотрели твою совместимость с испанским языком, там номинально пытались как-то определить; и в целом, да, это была одна из лучших, пока нас не объединили с еще двумя школами, у нас в нашей школе были какие-то там выдающиеся места в рейтингах школ по Москве, и сейчас они, конечно, сильно упали от того, что присоединили еще две школы, тяжело им стало...

С.Но когда ты училась она была отдельно еще?

И.Когда я училась, она была отдельно. По-моему, я выпустилась и вот буквально на следующий год они уже их объединили. Вплоть до того, что они особо там запретили принимать на основе собеседования.

С.А, понятно, приструнили, под общую гребенку.

И.Ну да, да. Все равно они стараются отбирать тех, кто пойдет из трех школ именно в нашу, но уже соответственно все попроще там стало.

С.А тебе нравилась вообще история в школе?

И.Да, нравилась, но уже, правда, наверное, ближе к концу школы, потому что сменился преподаватель: от преподавателя очень многое зависит, потому что очень долго у нас была такая достаточно слабая преподавательница, ну не то что слабая, она очень специфическая, скажем, на своей волне, вот. А когда сменился преподаватель, в классе, наверное, в седьмом или в восьмом, пришел такой очень живущий историей мужчина, — он так всех увлек, и у меня была такая репетитор тоже очень способная завлечь изучением истории, женщина, поэтому так они меня и склонили по большей степени к истфаку.

С.Слушай, а вот ты говорила, что ты сдавала целых шесть ЕГЭ, ну понятно, там русский, математику это понятно, просто назови, какие еще были предметы?

И.У меня были еще история, обществознание в силу того, что я рассматривала не только истфак МГУ, многие истфаки требуют обществознание. В том числе Высшая школа экономики требует историю и обществознание, вот. И у меня было два языка, английский и испанский, ну вроде как когда ты учишь испанский 11 лет, не сдавать испанский — это как-то неправильно. Все-таки у меня как-то к английскому больше душа лежала, поэтому я решила оба сдавать, ну, на всякий случай.

С.Угу. А есть в испанском типа того, что есть в английском, там TOEFL, вот это вот?

И.Да, да, есть эти экзамены на сертификаты, но я, если честно, сдавала только какой-то там уровень типа B1, классе так в 5-м или в 6-м, когда нас всех централизованно водили. Ну сейчас я вот занимаюсь и хочу сдавать на C1, если повезет, но он очень сложный, очень-очень сложный относительно там B2 и всех предыдущих.

С.Это типа advanced, да?

И.Ну да, что-то вроде, потому что там идет А1, А2, это совсем легкие, потом B1, B2, ну вот B2 считается уже такой, как бы, хороший для жизни, вот. Ну и такие вот самые крутые, вот я не помню у них С1 и С2 разделены или у них все идет одним. Там очень сложно, не все преподаватели могут это осилить.

С.А это сдается…, я просто знаю, например, немецкий сдается так в Гетевском институте.

И.А испанский в центре Сервантеса.

С.А ты немецкий тоже учишь?

И.Нет, я просто знаю, ну у меня кто-то сдавал, а есть центр Сервантеса в Москве и там соответственно есть всякие эти экзамены, ну там можно и на курсах заниматься.

С.Ну вот, например, когда вы сдавали ЕГЭ, у тебя был выбор?

И.Выбор факультетов или выбор ВУЗов?

С.Вообще.

И.Ну в принципе был, конечно, да, у меня был большой выбор, то есть я подавала в три ВУЗа по три факультета на каждом, и в некоторые ВУЗы меня брали сразу, ну то есть надо было сразу приносить документы.

С.Угу.

И.Но поскольку они были у меня в меньшем приоритете, я не стала этого делать.

С.А вот как ты, расскажи, как ты выбрала alma mater?

И.В общем так: когда я заканчивала школу, я была в большей степени нацелена, ну, не то что нацелена, я оценивала свои шансы, я думала что скорее всего пойду в Высшую школу экономики на истфак, вот, потому что у меня были олимпиады, по ним туда я прям проходила...

С.А туда я не знаю, проходной балл туда был выше иди ниже?

И.Ну какой там проходной балл я, если честно, не знаю. Просто у меня было с учетом олимпиад что-то на уровне трехсот девяноста с лишним баллов из четырехсот, ну, то, что я проходила, это было по-любому. Потому что мне олимпиады засчитали как сто баллов по истории и обществознанию. Сто, сто и вот там девяносто пять, вот такие баллы у меня были, вот, эээ...

С.А почему ты в вышку хотела?

И.Ну не знаю, вот почему-то когда я заканчивала школу, наверное, вот там 9-10-11 класс, Высшая школа экономики начинала набирать популярность, о ней разговаривали много, то есть это вот что-то было такое модное. В МГУ тоже мне всегда хотелось, но просто там уже были дополнительные сложности в том плане, что здесь олимпиады мои не котировались, то есть у меня был балл пониже все-таки, и здесь еще внутренний экзамен, ну, то есть всегда как бы хотелось, но гарантии здесь уже не было до последнего. Но в итоге, когда все результаты были известны, я проходила везде по факту. Но естественно МГУ это вечно, эта Вышка — она сегодня модная, а завтра нет. МГУ это классическое образование. Программа истфака Вышки, она, с одной стороны, интересная, но, с другой стороны, она достаточно специфическая, у них идет изучение блоками, я просто сейчас уже не помню, я тогда в это вникала, а сейчас уже не очень помню, ну то есть, с одной стороны, может быть это и неплохо, но, с другой стороны, не знаю, насколько это лучше такой классической подачи материала, как это происходит здесь. Поэтому...

С.Ты закончила бакалавриат, и теперь в принципе можешь сказать, довольна ли ты вот этим классическим образованием?

И.Я в целом довольна, я такой по жизни консерватор, такое классическое изложение от древности до сегодняшних дней, такое охватывающее максимальное количество регионов, оно все-таки как-то дает тебе вот эту необходимую базу, в том плане, что как в Вышке идет блоками — это, возможно, хорошая система для магистратуры, ну когда ты уже в теме материала, и можешь вот как-то выбирать, там делать акценты на интересующих тебя темах, а бакалавриат мне кажется не требует такого вот изощренного подхода, он требует базы необходимой, потому что после школы мало у кого она по факту есть, ну то есть потому что у нас, у многих моих знакомых было в школе так, что когда ты заканчиваешь, кажется, что вот история была там последние три года, когда ты непосредственно готовился к ЕГЭ, а все что было до этого, это что-то такое очень абстрактное, что ты плохо помнишь.

С.Да, ну я тогда перенесу, мне конечно интересно, что ты дальше думаешь делать со своей базой, но расскажи, пожалуйста, как ты выбрала кафедру этнологии.

И.Я много что рассматривала и пока я не ушла на этнологию, я думала о двух других кафедрах, но просто на каком-то этапе я поняла, что преподавать именно историю в школе мне бы не хотелось. Потому что… ты должен вот прям… Мне кажется, что с языком это в меньшей степени проявляется, а с историей ты должен натаскивать детей на это ЕГЭ несчастное, вот, и…

С.То есть ты думала о том, что у тебя вот потом будет именно работа в школе?

И.Я думала о школе достаточно давно, именно о преподавании.

С.Тебе нравится это дело?

И.Да, мне, в общем достаточно нравится. Я сейчас репетиторствую так вот с языками, школа мне, в принципе, нравится, и нравится больше относительно университета, потому что, мне кажется, в школе ты получаешь какую-то отдачу. Ну то есть в отличие от… в университете ты получаешь ее в меньшей степени, когда ты читаешь там лекцию двумстам студентам, в школе это такое прям общение в большей степени, и в школе этот формат постоянной подготовки к меняющимся экзаменам, я помню как там мы прыгали в зависимости от каждого изменения в ЕГЭ, вот этим мне, пожалуй, заниматься не хотелось. И поэтому я решила среди возможных опций, которые давал мне исторический факультет, выбрать то, что непосредственно мне интереснее и чем мне интересно заниматься не относительно рамок дальнейшего трудоустройства. Я поэтому достаточно долго склонялась к кафедре истории церкви, потому что мне прям было интересно. Но потом я решила, что мне все-таки хочется что-то более широкое, и я решила, что это этнология.

С.Это любопытно, а расскажи вот про это увлечение историей церкви, почему тебе интересно было этим заниматься?

С.А кто у вас вел?

И.Симонов. Не знаю, мне кажется это было одним из небольшого количества реально интересных таких предметов, по которому было более того интересно готовиться к экзамену. [смеется]. Как-то мне очень нравилось, но тут меня остановила необходимость изучения Древних языков, у них обязательно или древнегреческий или латынь, а я к ним не испытываю невероятного влечения, поэтому это меня как-то так еще немножко… приостановило, я все-таки захотела какого-то большего простора. Потому что еще, конечно, на втором курсе я слабо представляла, о чем будет моя дипломная работа и вообще что к чему. И поэтому хотелось дать себе пространство для дальнейшего маневра. Поэтому все-таки решила, что этнология.

С. Тебе нравился курс истории церкви, потому что там очень много речь идет об истории человеческих представлений, да?

И. Почему-то мне казалось, что это дает больший простор для размышлений… и очень интересно было рассматривать то, как какие-то близкие вещи рассматривали по-разному в рамках исторического непосредственно контекста. Ну в какой-то степени там было меньше сухих фактов и больше вот таких более интересных моментов, подробностей и возможностей подумать и самому порассуждать. Вот, в какой-то степени это мне больше нравилось.

С. Ну да, война мнений, дискуссия.

И. Да, да.

С. И ты выбрала кафедру этнологии… я знаю, что во время специализации каждая кафедра проводит такой…, как политические партии перед выборами: “голосуйте за нас!”. В общем, кампания. [смеемся] Вот, ты ходила на них?

И. Да, я ходила, но в целом не могу сказать, что это как-то определило мой выбор. Все равно ты уже большинство этих предметов изучал к тому времени и видел не одного этого преподавателя, который пришел формально сказать пару слов. Ну все-таки, у тебя уже было готовое впечатление. И поэтому, кто бы там не пришел и что бы там не сказал, все равно у меня уже были определенные идеи на этот счет. Поэтому не могу сказать, что это сыграло решающую роль.

С. А у кого ты писала потом?

И. Диплом? У Елены Игоревны Лариной.

С. А! А почему ты ее выбрала?... видишь, как систематически мы спрашиваем... [смеемся]
И. Ну так как мы уже до этого с Еленой Игоревной ездили в экспедицию, у нас уже был такой хорошо налаженный контакт и по сути это было очень большим плюсом для моей дальнейшей…

С. Ты имеешь в виду оренбургскую экспедицию?

И. Да, да. У нас уже очень слаженно шла работа. То есть Елене Игоревне я там звонила посреди ночи, [смеется] когда угодно: мы решали насущные проблемы. Это, мне кажется, очень сильно облегчило мою работу в отличие от тех, кто в весьма строгих рамках общался со своим руководителем и был лишен возможности лишний раз задать вопрос, как-то проконсультироваться и…как-то это действительно прям плюсище был.

С. Вы писали, получается, в течение года, да?

….[входит Елена Игоревна]. Rubbish

С. Да, мы закончили на самом интересном...

С. Какая у тебя тема?

И. У меня была “Адаптация мигрантов из Советского Союза в Израиле”.

С. А ты использовала своих знакомых, родственников?

И. Ну, в этой работе я использовала их в меньшей степени, потому что мне хотелось все-таки остановиться на более ранних этапах миграции. То есть они уже переезжали там на этой волне 90-х и… ну как бы они в меньшей степени…

С. Другая волна.

И. Да, да, то есть я все-таки хотела сделать акцент на более раннем периоде, поэтому я в большей степени задействовала письменные воспоминания, письма, которые отправляли, такого рода источники. Я как бы затрагивала и более поздние этапы. Я работала с форумами, ну такими, узко относящимися именно к еврейской эмиграции. Там где делятся своими воспоминаниями, какими-то там обсуждениями. Ну, они были достаточно интересными, потому что, с одной стороны, такие, достаточно отрывистые факты, в отличие от обстоятельных мемуаров, но из них можно больше деталей и подробностей вычленить, чем из вот таких уже причесанных воспоминаний в мемуарной форме.

С. Ну да, наверное, вкусные всякие детальки.

И. Ну да, и ты особо ничем там не ограничен, никакими там рамками, ни литературными, ни...

С. А почему ты решила выбрать такую тему?

И. В целом как бы я в дальнейшем планировала продолжить ее изучение и уже затронуть воспоминания непосредственно своих родственников, что-то такое, что лично нашей семьи коснулось и… в общем-то тема, в которой я так уже разбиралась достаточно неплохо в силу того, что ты общаешься с этими людьми...

С. Вообще вы обсуждаете такие темы, про разность, как живется в Израиле, как в России. Линор Горалик ты наверное знаешь.

И. Естественно не без этого. Даже вот очень интересно, когда наши израильские родственники приезжают, как они все это воспринимают… Израиль, мне кажется, такая…ну каждая страна естественно налагает определенное мышление на человека, но мне кажется, Израиль это делает так как-то по-своему, очень специфически. Вот есть такие люди, вот те, кто там остался, преимущественно прям там восторженные. Как бы там они не жили, но Израиль — это Израиль. И все, что связано с Израилем, — там самое… в рамках мировой истории незначительное, но все равно в тысячу раз куда более значимое и интересное, чем ключевые события мировой истории….

С. Они очень погруженные в жизнь своей страны.

И. Ну да, в Израиле потому что вот это чувство принадлежности к стране особо так ярко выражено.

С. А ты сама не думала вообще переезжать в Израиль?

И. В целом нет, потому что сколько раз я туда ездила, все равно ты чувствуешь разницу между… собой и теми, кто там живет особенно не в первом поколении. Потому что все равно, вне зависимости от своей национальной принадлежности, ты был воспитан в этой стране, и она как бы на тебя наложила определенное поведение, определенное восприятие. И даже осознание там своего еврейства не облегчает ни в коей мере мое пребывание там, то есть мне там действительно прямо тяжело… ну, я там себя чувствую не комфортно, если мы говорим не о туристической поездке на недельку, а вот именно о жизни и как бы…

С. А какие, если назвать, основные… ну, неудобства для тебя?

И. Гмм… ну, вот в целом они, — то ли я так была воспитана, — но вот для меня они кажутся в какой-то степени невоспитанными. У них все как-то так вот всегда нецентрализованно, хаотично. В плане воспитания детей — у них дети прямо всегда такие невоспитанные, ну действительно! Не знаю, хорошо это или плохо, но у них политика воспитания детей в том, чтобы их вообще никак не ограничивать. Голос на них поднять нельзя, полная свобода с самого детства, с самого юного возраста. И, соответственно… они такие,… (1.5.) зачастую такие дерзковатые и… соответственно уже с ними найти какой-то общий контакт достаточно тяжело. А дальше то, что я сказала, их специфическое восприятие, когда тебе человек доказывает, что 6-дневная война Израиля это что-то просто невероятное, и Вторая Мировая там и рядом не стояла. И просто вот… [смеется] тяжело это воспринять и тем более принять это — вообще невозможно. Вот, то есть они преимущественно такие. И за достаточно долгое там время общение с разными людьми никто так открыто не выражал негодования и возмущения, какой-либо негативной оценки — они ни разу не выражали. То ли это по принципу, что можно там поругать со своими, а чужим надо рассказывать только хорошее [улыбается], ну не знаю, но у них там это прямо через край немного и достаточно тяжело к этому адаптироваться…

С. Но у тебя в принципе такая перспектива была? Папа, может, тебе предлагал...

И. Ну вот, как минимум сам папа не захотел туда поехать, когда у него были все возможности. Туда в основном ехали, ну в 90-е… за лучшей жизнью, а не за идеей какой-то невероятной. Эта идея уже потом, мне кажется приходит. Он особо никогда не хотел и, соответственно, мама моя тоже особо не хотела, ну потому что мама вообще к этому особого отношения не имела. И так радикально сменить свою жизнь в планах у них не стояло, потому что это сразу ты подвязан под новый язык, под поиск работы. Это надо иметь определенный склад характера или какую-то достаточно сильную мотивацию.

Ж. Давайте немного с Израиля переключимся. [все смеются]

С. Ну подожди, мне интересно. Только один вопрос. А вообще вы с религиозной точки зрения, вот отец… он принимал гяюр или не принимал?

И. Ну отец… гяюр принимают преимущественно те, кто по канонам не считается евреем либо еврей там по отцу, либо вообще не еврей. Ну гяюр по факту может принять кто угодно. А он стопроцентный еврей, ему это не нужно было. Ну а в религиозном плане они все были очень далеки от религии. Ну, в частности, папа у меня вообще атеист, он считает себя евреем, он этим гордится, но с религией он не связан вообще никак. Мы вообще уже крещенные с сестрой.

С. А мама верующая?

И. Ну да. Мама хотела нас покрестить и отец не возражал. Потому что религия для него не играла вообще особой какой-то роли и он был не против.

С. Ну, давай переключимся на фотографическую часть. У тебя какие отношения с фотоаппаратом, у тебя есть фотоаппарат?

И. Да, но все-таки сейчас конечно телефон мой лучший друг. Поскольку я не профессиональный фотограф мне достаточно того, что я сниму на телефон. И в принципе телефон дает возможность делать снимок в любой момент. Фотоаппарат — это надо нацелено с собой нести и какой-то определенной мотивации как бы нет. Я так все-таки не поступаю.

С. Ты много фотографируешь вообще на телефон?

И. Да, причина смены телефонов это не их устаревание, а окончание их памяти …большими объемами. [смеется] Да, на моем ноутбуке память меньше, чем на моих последних телефонах. Мне некуда в принципе их…

Ж. Тебе надо отдельные жесткие диски...

И. Да, день, когда с моим телефоном что-то случится, это будет крах, потому что там 18000 снимков за последние, не знаю, 4 года.

С. А что ты снимаешь?

И. [улыбается] Не знаю, ну, иногда хочется запечатлеть какие-то места, поездки. Просто чтобы что-то осталось потом. Я просто очень люблю… я почему никуда не перекидываю фотографии, почему оставляю их в телефоне? Потому что с какой-то периодичностью у меня возникает острое желание их полистать, понастальгировать немножко [посмеивается], поэтому я их всегда держу где-то [смеется] под рукой. Ну потому что какие-то вещи забываются, а так ты можешь всегда как бы к ним обратиться и вспомнить какие-то моменты.

С. А какие моменты тебе приятно снова просматривать?

И. Ну, не знаю, на самом деле, вплоть до каких-то там абсолютно в плане красоты и фотоискусства непримечательных фотографий. Ну какие-то о школе, вот иногда хочется что-то полистать, ведь … со многими людьми уже больше не общаешься. Ну вот я со школой — с достаточно узким кругом людей поддерживаю отношения, а так вот полистаешь и кажется, что вроде так недавно было и какие-то там [улыбается, акцентировано] лучшие годы свои вспомнишь. [смеется]

С. Это фотографии, сделанные еще в школе, да?

И. Ну да, то есть у меня переносятся и по сей день из телефона в телефон фотографии наверное 2012 года. Они кочуют у меня. [смеется]

С. Но это фотки, когда там много твоих друзей?

И. Ну это какие-то мероприятия, из каких-то поездок… ну, преимущественно какие-то такие. В меньшей степени это просто какие-то красивые кадры, которые зацепили взгляд. Такое бывает. Но все-таки я… за фотографии вот именно такие, связанные с конкретными воспоминаниями для тебя.

С. А ты когда-нибудь их выкладываешь там в Инстаграмм, или как-то еще делишься со своими одноклассниками?

И. Ннда, раньше вообще очень много выкладывала и в различные социальные сети там, ... сейчас в меньшей степени, сейчас все-таки для себя больше. Я последнее время стала распечатывать, потому что я уже как-то….

С. Ты распечатываешь фотографии?

И. Ну, какие-то вот выбираю. Не так массово, как это раньше мы делали: когда путешествовали с пленочным фотоаппаратом, у нас такие альбомы дома лежат пачками, конечно…

Ж. А ты сейчас распечатываешь, тоже в альбомы вкладываешь, или тоже стопочкой или вешаешь?

И. Нет, куда-то в основном да, вешаю. Я себе растянула… такие веревки по стене. Прикрепляю таким маленькими бельевыми прищепками за…

С. О, классно. А ты меняешь состав фотографий или…

И. Нет, нет, я меняю. То есть я всегда распечатываю побольше, ну вот… и меняю “экспозицию”. [смеется]

Ж. А это вот твоя особенность или это какая-то семейная традиция: просматривать фотографии, иметь их много дома распечатанных?

И. Ну. нет, у нас мама это прям тоже очень любит. И она все эти альбомы, все наши семейные альбомы, — каждая фотография у нас всегда была подписана: кто, год там, где. Она действительно их прям любит. И она сейчас зачастую очень расстраивается, что мы перестали их печатать, что они у нас складируются на дисках, на флешках, и… как-то эта традиция немного ушла… по определенным причинам.

Ж. А ты вот приезжаешь из поездки, ты показываешь фотографии, делишься с родными?
И. Да, да, конечно. Это первое, что спрашивают, и…

С. Ты на телефоне показываешь?

И. На компьютере, да. Ну потому что это всегда главное, что дома любят, главное, чтобы на фотографии там ты [смеемся] ... и ... пальмы.

Ж. То есть вы садитесь все вместе семьей и просматриваете?

И. Да, да. действительно, такое по факту по окончанию той или иной поездки происходит. Ну сейчас родители в большей степени дружат с Инстаграммом, так что они как бы так просматривают и параллельно… Да, фотография это всегда у нас было что-то такое очень важное. Если не было фотографии, то, считай, не было и поездки. [смеется] Очень взаимосвязанные вещи. Да… всегда в поездке, мне кажется, помимо того, что мне самой хочется сфотографировать, я всегда об этом думаю, что дома меня не поймут: надо нафотографировать.

Ж. Когда ты вернулась из Оренбурга, ты тоже показывала…

И. Да, да, конечно, показывала. Ну эта вообще такая более нестандартная поездка относительно там моих всех предыдущих поездок. Это, естественно, вызвало большой интерес дома. И мы с большим удовольствием вместе это просмотрели.

Ж. А о чем говорили твои родственники, которые смотрели эти фотографии? Что их заинтересовало, какие-то кадры отдельные или темы?

И. Мне кажется, для них в целом сам вот предмет специфики этой поездки, ааа… Скажем, им было интересно все. То есть вот я приезжаю, и по этим фотографиям, когда мы их вместе просматриваем, ты вспоминаешь какие-то интересные детали тех или иных интервью, и возникает возможность дома обсудить какие-то темы, которые обсуждались на этих интервью, и вот зачастую мои родители так охотно вступают в дискуссию и высказывают свои мнения по этому поводу. В частности, о Целине…

С. А как они реагировали? Ты помнишь, может быть, какие-то конкретные фотографии, на которые они прореагировали?Я сейчас попробую [показать]...

Ж. Так наверное есть телефон, в телефоне...

И. Ну, в целом, если мы говорим о фотографиях именно людей, не могу сказать, что… это было что-то впервые увиденное в моей семье, то есть…

Ж. Что именно ты имеешь в виду, какие фотографии?

И. Именно фото людей, специфика их жизни, скажем так. То, что можно как бы увидеть по фотографии: самих людей там, дом, в котором они живут, интерьер, вот это по сути для нас достаточно близко, потому что… у мамы родители в свое время приехали из такой деревни; мы до сих пор… ну, у нас есть дом в деревне в Тверской области, который в мы общем-то не трогали, и ему уже больше ста лет.

Ж. А где у вас в Тверской области? У меня тоже дом в Тверской области.

И. У нас там на реке Порог. И вот, то есть для нас эта деревенская жизнь — это в какой-то степени что-то более родное и понятное, и по сути это не вызывало у них шквал каких-то дополнительных вопросов. В большей степени, когда заходила речь уже о Целине, тогда возникал какой-то простор для суждений и дискуссий. И конечно все те фотографии в степи и этих людей, можно сказать, мне кажется, были для моих родителей каким-то наложением на тот образ Целины, который они в свое время получали, там, из советских кинофильмов…

С. А они смотрели что-то вроде «Первый эшелон», «Иван Бровкин на Целине»…

И. Да, да., вот особенно … [«Иван Бровкин”]

С. А как… просто, наверное, мои родители немного старше, какого возраста твои родители?

И. Папа 59-го и мама 62-го годов рождения.

С. А, ну да, у меня папа 54-го и мама тоже… это вообще поколение, значит, одно. И для них это особая тема, потому что они выросли в Советском Союзе, а строить жизнь им пришлось… ну, то есть может они уже и начали строить жизнь в Советском Союзе, потом все рухнуло и им пришлось заниматься чем-то другим. Как они воспринимали, это же такая же идеологическая кампания помимо кампании [экономической]...

И. Да, ну у меня вот очень полярны в этом вопросе отношения к советской истории. У меня мама достаточно, как сказать, позитивных взглядов на советское прошлое, с таким… легким ностальгическим восприятием. А папа таких более радикальных взглядов, он больше противник.

С. А что вызывает ностальгию у мамы?

И. Она на самом деле всегда отзывалась о советской молодости только позитивно. Ну я ни разу от нее не слышала ничего жутко негативного, даже какие-то трудности для нее не были чем-то таким ужасным, что налагало негативный отпечаток на все время, вот. В целом она всегда говорила о какой-то большей сплоченности, большем взаимодействии людей. Что сейчас нету такого… Для нее вот эта идея советская была таким объединяющим фактором, что в меньшей степени каждый думал о себе и для нее это воспринимается в позитивном ключе.

С. А для папы?

И. А для него нет. [улыбается] Он такой больше индивидуалист, может быть в силу того, что он всегда работал ну, на семью, для него в большей степени были определяющими экономические факторы, чем объединяющие идейные. Для него все эти смены режимов были дополнительными… в какой-то момент трудностями, в какой-то момент наоборот, возможностями большего саморазвития, успешной самореализации.

С. А вообще родители много рассказывают о своей молодости?

И. Да, да, мама, особенно мама всегда рассказывает о своей молодости. Ну я не могу сказать, что состоялся какой-то прям обстоятельный разговор, в котором мне все было изложено... Но, тем не менее, в каких-то ситуациях мама всегда вспоминает какие-то отдельные моменты, из которых можно сложить всю историю и получить полную картинку, вот. Папа тоже достаточно часто рассказывал, но он любил рассказывать не о себе, а вот о своих родственниках, о родителях, бабушках. То есть у его очень сильно чувство семейной гордости за родителей, он в меньшей степени всегда рассказывал о себе, то есть это он как-то всегда опускал. Тем не менее, он собирает все вот фотографии, все, там он… постоянно оцифровывает, он забирал у бабушки с дедушкой какие-то альбомы, восстанавливал какие-то уже очень сомнительного качества фотографии, перераспечатывал, вот он очень это любит.

С. Тоже наверное, это фотографии бабушек, дедушек.

И. Да, да, вот он очень любит какие-то такие семейные, условно говоря, раритеты, он хранит там дедушкины часы, дедушкины альбомы с марками, то, что уже особо им самим не нужно, и он собирает, периодически ищет информацию о своих прапра- дедушках и бабушках на каких-то ресурсах и архивах. У него это стоит в большем приоритете, чем рассказ о себе, он в этом действительно заинтересован.

[Не уточнили, все-таки, как восприняли фотографии и поездку родители]

С. Интересно, какой у тебя самой сложился образ до, — я имею в виду, — поездки. Ты вообще много путешествовала по России до этого?

И. В основном это поездки по таким достаточно туристическим маршрутам, и преимущественно это европейская часть России. Ну, то есть по сути, Оренбург уже так выбивался достаточно из моей привычной карты путешествий.

С. Я так понимаю, когда вы определяли в какую экспедицию вы поедете, — у вас обязательная практика была, — у вас, во-первых, был выбор, но ты еще не выбрала Елену Игоревну, как научного руководителя. Почему ты выбрала эту экспедицию?

И. Потому что хотелось чего-то такого поинтересней, чего-то такого более необычного. И вот Оренбург в большей степени меня привлек, чем другие экспедиции.

С. А Алтай?

И. Ну Алтай — слишком необычно, ха-ха [смеется]. Оренбург мне понравился тем, что все-таки нам дали тему Целины, она такая, как бы достаточно историческая.

С. А ты заранее знала, что мы едем не к казахам Оренбургской области, а в целинные поселки, да?

И. Ннуу да, за какое-то время нам сказали. И с одной стороны есть связь, скажем так, с более насущной советской историей, относительно недавней, и с возможностью все-таки углубиться в этнологическую науку и получить что-то на стыке этих двух моментов, — мне показалось, что это будет достаточно интересно. Потому что мне нравится вот именно не уходить совсем в такую этнологию-этнологию.

С. В экзотику?

И. В экзотику, да, да. Вот именно мне нравится, когда этнология на стыке каких-то конкретных исторических фактов. То есть у тебя всегда есть возможность сравнить изложение таких фактов, которые ты там откуда-то почерпнул. Примерно такие же мотивации у меня были и с дипломом. С конкретными историями, которые тоже слышишь от людей, то есть это такое особое чувство. Потому что учебники нам излагают очень сухо, сдержанно и без какой-то человеческой составляющей.

С. А тебе нравится, как Елена Игоревна берет интервью?

И. Да, да. На самом деле я с интервью очень много переживала поначалу, потому что мне всегда казалось: вдруг возникнет какой-то тупик, и не знаешь, что еще спросить. А у Елены Игоревны всегда как-то очень четко ложится схема построения этого интервью, вне зависимости от того, куда человек уходит, потому что, ну, в интервью очень часто человек достаточно сильно отходит от темы, и Елена Игоревна всегда как-то так очень плавно возвращает все на ось ее интересующих вопросов. И я старалась зафиксировать закономерность ее вопросов, чтобы как-то это в дальнейшем применять, потому что я всегда не знала как… Мы с этим на первом, по-моему, интервью столкнулись, когда мы старались про Целину побольше разузнать, а женщина уходила в рассказ о своем сыне всегда. И было как-то уже, ну, нелогично ее уже возвращать и вроде мы продолжали с ней вот об этом сыне ее разговаривать. Потому что ей хотелось именно о нем говорить. А вот Елена Игоревна, — она умеет как-то плавно все это встроить в рамки интересующей ее темы.

С. А ты до этого не брала никогда интервью?

И. Нет, нет. Это был такой, первый опыт.

С. У вас был опыт, вы сами брали интервью, вот расскажи.

И. Ну, первое интервью, оно шло достаточно тяжело. Потому что мы сидели вчетвером и каждый думает, что вопрос задаст кто-нибудь другой. [смеется]. Мы пошли на первое интервью не имея особо никакого примера до этого. Мы даже не слышали, как Елена Игоревна их берет. То есть было достаточно тяжело, но нам повезло, что была такая достаточно заинтересованная в этом вопросе женщина и она достала какие-то кипы фотографий, она искала записи песен, которые они пели на Целине. В этом плане сама… степень ее заинтересованности нас вытянула, потому что потом уже под конец встречались достаточно сложные информанты, из которых прям приходилось тянуть каждое следующее слово, но нам повезло, что как бы к этому моменту мы уже поднаторели в этом вопросе и у нас было какое-то общее представление о ключевых моментах, которые в ходе интервью нам хотелось узнать. И в общем-то это облегчило нашу работу. А первое интервью: нас спасла эта женщина и ее разговорчивость, ее желание как-то помочь. И в общем-то первое интервью, если бы оно вышло неудачно, это бы так наложило сильный отпечаток на дальнейший ход работы, потому что уже у тебя от этого были бы негативные какие-то эмоции, но как-то разговор наш на первом интервью был таким душевным. Потому что человек не просто отвечал на какие-то наши вопросы, а поднял все, что у него было дома по этой теме, чтобы нам это рассказать. Поэтому это было очень… запоминающимся моментом.

С. А вот перед поездкой ты как-то готовилась, что-то читала?

И. Честно, я так особо не знала, за что ухватиться, и как бы все, что я могла сделать, это освежить свои знания о Целине в рамках учебника, но как-то подготовиться к тому, что по факту у нас было, я не смогла. Как-то не получилось у меня.

С. Знаешь, нас тут такой момент интересует, вот на этапе, когда Елена Игоревна рассказывала о будущей экспедиции, что она предлагала вам взять с собой? Предлагала ли взять камеру?

И. Да, конечно, это был один из ключевых пунктов, вот из каких-то жизненно важных предметов.... Да, наличие камеры оговаривалось Еленой Игоревной, и я брала с собой помимо телефона еще и фотоаппарат, но я просто с ним не очень дружу и я вернулась к привычному использованию телефона.

С. А ты снимала на фотоаппарат?

И. Да снимала, но просто в силу того, что это такая устаревшая...

С. А что у тебя за камера?

И. Canon... Я просто в камерах не знаток.. Такой же как у Даши Шляхты... [смеется]. Цифровой, да. Ну то есть она неплохая, но все равно там... я просто никогда не вникала в какие-то вопросы настроек. И потому это для меня это сложно, вся эта техническая часть. Потому что уже давно мы давно в поездках…, у нас никто именно на фотоаппарат не снимает. У нас главный ответственный фотограф — сестра, у нее уже профессиональная техника, но с профессиональной и дорогостоящей техникой я тем более не хочу связываться. [смеется] Ее можно, да, покалечить и потом мне спасибо за это не скажут.

Ж. А Елена Игоревна объясняла, зачем нужно брать с собой фотоаппарат?

И. Нет особо, такого разговора у нас не было. Но… в целом как бы… я для себя представляла важность именно визуального ряда для тех или иных интервью, потому что даже сегодня, например, перелистывая те или иные фотографии, я вспоминаю вот эти истории, которые рассказывали мне конкретные люди, в то время как перелистывая тетрадь с интервью, даже с подписанными именами, датами и местами, я это себе в голове как-то с трудом могу свести и вспомнить там, кто и что, и где это было. Визуальный ряд дает, как мне кажется, куда больше ассоциаций, чем даже очень подробный текст.

Ж. Как ты думаешь, могут ли эти фотографии быть как-то использованы, ну кроме как помощник при попытке вспомнить. Твои или чьи-либо еще. Ну то есть какие у Елены Игоревны могут быть планы на эти фотографии или у кого-нибудь другого из экспедиции?

И. Как мне кажется, фотография в целом подмечает какие-то детали, которым ты… во время интервью не уделил должного внимания. Мы видим и обстановку, и самого человека, и мы можем как-то из этого делать дополнительные выводы помимо той истории о его прошлом [акцентирует “прошлом”], которые мы заслушали на интервью. Мы можем соотносить это с жизнью человека сегодня и мне кажется, фотографии не только дополнение к тексту, хотя и тут мне кажется, они очень зачастую важны, — они дают какие-то дополнительные детали, на которые изначально ты внимания особого не уделял, [поправляет задним числом] которым.

С. А ты фотографировала на первом интервью с той женщиной?

И. Нет, на первом интервью я была в каком-то таком… [смеется] полуобморочном состоянии. Ну нет, на самом деле мы просто так облепили эту женщину, я была к ней очень близко, я сидела с ней по соседству. Ее в основном фотографировала Даша Шляхта, которая сидела напротив, мне было так немножко не с руки. Но как раз с этого интервью у меня осталось большое количество переснятых фотографий, орденов, которые она доставала, вот именно таких вещей, вот. Я их много пересняла тогда. А за такие общие планы у нас была Даша ответственна на первом интервью.

С. А тебе самой вообще было интересно фотографировать медали, фотографии старые, потому что, ну понятно, что их наверное, не покажешь родителям?

И. Нет, нет, кстати… покажешь! … мы дома стараемся хранить, ну их не очень много, но то, что до нас дошло, мы храним медали. И в данном случае медали, которые я пересняла, — мы могли найти что-то аналогичное у себя. Ну просто, ты видишь то, о чем по сути раньше ты слышал, мне кажется, это интересный момент тоже.

С. А вообще сколько фотографий ты сделала примерно? Я так понимаю, ты нам прислала не все.

И. Ну я их так отсортировала из одинаковых серий, какие-то там лучшие…, ну было просто наверное не нужно перекидывать по 10 одинаковых фотографий, поэтому я их так проредила немножко перед тем, как скидывать. Но в целом было сделано достаточно много фотографий, так наверное цифру не скажу. [смеется]

С. А ты отделяла фотографии, которые потенциально могут быть полезны как бы для выставки, от тех, которые ты делала для себя?

И. Ну естественно, делая фотографии на интервью, у тебя как бы изначально сидит в голове идея, что это в дальнейшем тебе может понадобиться именно в какой-то научной стезе. Но мы достаточно много фотографировали и… просто и в музеях каких-то, ну просто интересных моментов, которые...

С. “Женские радости”?

И. Как “Женские радости”, [смеется] да, которые просто хотелось кому-то показать, или каких-то видовых фотографий, там пейзажей. Изначально я фотографировала просто для себя, потому что тот или иной момент лично меня зацепил. Но уже потом из этих фотографий я тоже какие-то отсортировала и тоже отправила, потому что мне показалось, что они могут ну, в какой-то степени дополнить более… научную линию какими-то просто интересными и красивыми моментами, которые мы там видели.

С. А вот фотография на интервью. Как тебе кажется, может фотография передать как бы характер человек и его историю. Потому что она в каком-то смысле иллюстрирует то, что он рассказывает, но вот она сама может передать? И к этому нужно стремиться?

И. Мне кажется, фотография в большей степени передает настроение момента…

С. Ну, твое как бы, настроение фотографа?

И. Нет, я бы сказала, скорее настроение говорящего. То есть в целом мы чувствуем какую-то атмосферу, которую человек создает. В целом, мне кажется, понять по фотографии именно более глубинную историю иногда без помощи дополнительных средства тяжело. Все-таки нужна какая-то поддержка, ааа… текста...

С. Давай так тогда… Пока мы там ездили, там была связь время от времени с интернетом. Ты что-то выкладывала?

И. Да. Да, я достаточно много выложила из этой поездки, но все-таки я выкладывала… фотографии именно с интервью я особо не выкладывала в социальные сети, потому что мне кажется, это… что-то либо для личного использования, либо для научной работы. В социальных сетях я это в меньшей степени… охватывала.

С. А где ты выкладывала, в инстаграмме? Ты вообще активный инстаграммщик?

И. Да. По мере возможности.

С. Ну, просто ... а как часто ты делаешь посты? Приблизительно?

И. Ну, несколько раз в неделю делаю точно. Где-то там… ну, 3 раза точно делаю посты в неделю.

С. А ты как-то ставила, то есть там под фотографией что-то писала? … ну я имею в виду...

И. Да, да, я понимаю. Да, писала. Как раз составления текстов под фотографиями для меня это всегда [смеется] тяжелый вопрос, зачастую я люблю просто выкладывать фотографии, не сопровождая их каким-то… обременяющим текстом.

С. А ты писала что-то, что это вот экспедиция, Оренбургская область…

И. Да, да, это конечно. Геолокации везде проставлялись, соотношение с местом чтобы было.

Ж. А много лайков получили эти фотографии или как обычно?

И. Ну в целом, мне кажется, [начинает смеяться], что у меня есть какое-то определенное количество людей, которые лайкают мои фотографии.

С. Это социальный ресурс.

И. Да, и в целом они шли наравне с остальными фотографиями.

С. Вопросы какие-то задавали, связанные с полем?

И. В основном, уже по моему возвращению, те, кто это увидел, и те, кого это заинтересовало, они… вели со мной обстоятельные беседы. Но именно как бы в таком формате кратких вопросов и ответов инстаграмма, ограниченного количества символов, — нет, такого особо не было. Все-таки тут для кого-то это просто красивая картинка, там, посмотрел, пролайкал и пошел дальше, а кому это действительно было интересно, те уже более углубленно затрагивали эти темы уже там …

С. А можешь привести пример, какие фотографии привлекли внимание?

И. Ааа, гм. В основном такое уже возникало, когда я показывала друзьям фотографии из интервью, ну уже каким-то близким друзьям, кому это действительно было интересно. И для них в принципе был интересен сам вот такой формат работы. Потому что далеко не на всех факультетах происходит живое общение с людьми и изучение истории через такое вот живое общение. И как бы для них такой подход вызывал большой интерес.

С. А что спрашивали?

И. В целом как мы находили этих людей. Спасибо Елене Игоревне, она нам их предоставляла.  Вот, как в целом они реагировали, насколько они были заинтересованы в происходящем, как строилось интервью, на чем мы делали акценты. Ну вот на каких-то таких моментах они в основном заостряли свое внимание.

С. Слушай, давай немного отклонимся, у тебя есть такой специфический индивидуальный опыт, ты делаешь фотографии как модель, просто расскажи про это чуть-чуть, чтобы понятно было.

И. В плане?

С. Ну, вот вы делали специально фотографии в разрушенных зданиях, с гримом, с макияжем.

И. А, угу, ну, в целом я просто люблю такие стилизованные фотопроекты, если есть
возможность обыграть какую-то тему или как-то стилизовать фотосессию, то вот я двумя руками за, и периодически вот мы с сестрой устраиваем такие тематические фотосъемки, в которых в том числе и я принимаю участие.

С. Эта стилизация, какая она?

И. Ну это на самом деле может быть абсолютно любая тема. Откуда угодно может прийти вдохновение: из какой-то книжки, из какого-то фильма, из какого-то даже исторического описания, если я увидела какие-то интересные исторические костюмы, это может быть и какая-то такая более историческая фотосъемка, в народных костюмах редких, это может быть и тематическая съемка в рамках какого-то фильма или книги. Просто какие-то моменты меня вдохновляют и хочется их как-то вот реализовать визуально.

С. Ну примеров приведи парочку. Просто любопытно.

И. Иногда вдохновение приходит от места, и мы подстраиваем весь образ под место. Иногда наоборот под образ подстраиваем фотосессию. Как раз вот в случае того сгоревшего здания мы подстроили фотосессию в таких каких-то, даже не знаю, кубинских мотивах и настроениях.

С. Типа магия вуду...

И. Я не знаю с чего…, это просто вопрос вдохновения, иногда ты видишь какой-то образ или какое-то место и у тебя складывается целая картинка. И также мы снимали какие-то образы комиксных персонажей и для этого подыскивали какие-то заброшенные локации, по типу заброшенных строений около Курского вокзала. Иногда, когда что-то самому очень нравится, какая-то идея, хочется ее визуализировать. Ну вот визуальная составляющая для меня всегда играла какую-то большую роль в этом вопросе. (1.5.) Как-то до всех хочется это донести через фотографию или визуальный образ.

С. У меня тогда такой вопрос. Во время экспедиции у тебя возникали такие мысли?

И. Аа… ну как бы не без этого. Ну в данном случае речь идет немного о других фотографиях, это уже не постановка. Это уже гммм… фотография непосредственно каких-то моментов действительных, которые тебя зацепили по той или иной причине. И просто хочется поделиться тем, что впечатлило тебя в той или иной степени. Особенно, мне кажется, сильно это касается фотографии заброшенного здания с почтой на первом этаже. Вы ходили на второй, да?

С. Да.

И. Просто на меня лично это как-то так… оказало достаточно сильное впечатление и вот такие фотографии…

С. Негативное?

И. Да, да, то есть тяжелое, я бы сказала. Тяжелый осадок. И такими моментами действительно хочется поделиться и, возможно, передать эти эмоции людям, которые потом будут их просматривать. Вот, кстати, эти фотографии вызывали вопросы, я помню.

С. Тут интересный вопрос, они кстати у тебя сделаны так, ну, это такая эстетизация определенная, да? То есть это красиво, хотя это… бардак. Но это больно, да? В принципе смотреть на это больно?

И. Да, это очень тяжело. Ну, как бы ты, мне кажется, не относился к истории Советского Союза, отношение уходит на второй план, ты просто думаешь, что это все раньше жило, что тут как бы… ну в общем-то да, — кипела жизнь, кипела работа, все…(1.0) Вот, а теперь это все заброшено, никому вообще абсолютно не нужно. Меня даже поразил очень сильно тот факт, что даже никто не потрудился, в конце концов, собрать это и выкинуть, если это действительно никому не нужно. А там это просто оставили валяющемся на полу и причем это не просто какая-то макулатура и даже не какие-то книги, а это документы с фотографиями людей. Для меня это было… дико в какой-то степени. Что никто это не собрал, ну, вообще вот оставили и не проявили никакого участия в дальнейшей судьбе всего вот этого.

С. А… вот этот почтамт, вообще он большое место занимает в твоем визуальном таком ряде о целине?

И. Да. Тогда вот, я помню, мы довольно быстро управились с интервью, и у нас было достаточно много времени, чтобы осмотреться, и мы уходили туда, за почту, где было просто какое-то невероятное количество каких-то заброшенных амбаров, сельскохозяйственных каких-то построек, и все было закрыто, полуразрушено. И потом мы даже вернулись на почту и поговорили с работницами почты. И, ну просто да, с одной стороны ты видишь масштаб того, что было, а масштаб там был очень такой впечатляющий. То есть там было целое поле, просто усеянное вот этими сельскохозяйственными постройками. И ту разруху, которую ты можешь теперь наблюдать. И вот именно это место особо сильно мне запомнилось, и возможно оказало наиболее сильное впечатление. Потому что даже до этого всякие истории отдельных людей о том, что, вот, что многие строения были заброшены, работы прекратились, — все это как бы ты слушаешь, но ты не можешь это представить. А именно в этом месте мы смогли это увидеть непосредственно и в большей степени прочувствовать. Ну, человеческая история, она уже дает тебе больше эмоций и впечатлений, чем сухое изложение учебника, но если ты что-то увидел своими глазами, то тут как бы ты уже… ну это другие эмоции и другие впечатления.

С. А ты бы их включила эти фотографии в выставку?

И. Да, вот эти я бы включила.

С. Просто их не было.

Ж. Мы их не брали.

С. Ну да, ты знаешь, я даже не буду задавать целенаправленно вопрос, я просто объясню, почему мы их решили не брать. Ну, мы так серьезно конечно не думали, но мы все-таки боялись представить в каком-то мрачном свете…

Ж. Не, я не боялась, просто это была бы совершенно другая тематика, мне бы не хотелось. Потому что на самом деле фотографий таких чернушных очень много. Не только с почтой. Можно было бы сделать отличную подборку вот этой чернухи на целую выставку, не только твоих, а любых, с каждого по нитке собрать. Этого не хотелось, потому что тогда это была бы совершенно о другом выставка. И даже одна бы фотография, которая попала бы туда, типа с этой же почты, она сильно бы изменила общее представление.

С. Ну да, она сильную имеет семантику, она перекрыла бы многие… Но тут, может, в нашем сознании это было бы органично вполне. Но я думал, как это будет воспринято. И у меня такой вопрос, как ты думаешь... здесь все-таки общественное заведение, это была совхозная контора, потом почтамт. Понятно, нету совхоза — нету конторы. Но есть тоже невзрачные картины быта людей, домашнего, во всяком случае их быта, живых людей, которые еще живут. Вот передавать, шерить образы их незавидной действительности, тут просто такой момент этический: с одной стороны это вызывает какие-то эмоции сильные, с другой стороны это может их задевать, вот что ты думаешь на этот счет.

И. Ну в целом мне кажется, что по сути если человек изначально согласился поделиться с тобой всей этой историей, всей этой информацией, возможно отсутствие визуальной составляющей, скорее минус. … Очень часто у нас было, ну не очень часто, но несколько раз точно было, когда люди рассказывали о каких-то личных вещах, там о семейных переживаниях, и я думаю, что какие-то такие вещи для них куда важнее, чем тот факт, что ты запечатлишь их быт и, возможно, с кем-то поделишься этим поделишься и опубликуешь. Я не думаю, что это может быть какой-то проблемой в таких случаях. Если человек изначально настроен как-то скептично и не стремится давать много деталей, то, конечно, тут, наверное, лишнее распространение информации о себе ему не нужно. Тут, мне кажется, многое зависит от человека и от того, насколько он готов делиться какими-то личными моментами. Тут надо смотреть каждый отдельный случай, каждую ситуацию.

С. Как ты представляешь, какую волну эмоциональную запускают эти фотографии, среди твоих друзей, знакомых, кому ты показывала их?

И. Мне кажется, это в какой-то степени заставляет их задуматься о том, как бывает по-другому, не так как то, к чему они привыкли. Для многих, ну, для энного количества моих знакомых это было что-то такое, вау! — необычное, прям, то, чего они, как минимум, давно не видели, кто не ездил давно к родственникам в деревню. Кто особо долго сидит, далеко не вылезая из Москвы, им, по сути, некоторым из них, даже вот из моих знакомых захотелось попутешествовать чуть дальше, чем Европейская часть России. И она [сестра] после этого, — мне приятно в это верить, конечно, — они так вместе с мужем обстоятельно собрались в путешествие и проехали до Владивостока на поезде с большим количеством остановок по пути, потому что им захотелось посмотреть, ну, какую-то другую действительность увидеть. И, мне кажется, это такое самое сильное воздействие, которое было оказано этими фотографиями. Ну а так, для многих это просто что-то необычное. Что-то красивое, на что приятно посмотреть, и, для тех, кто в большей степени заинтересован к истории, это так, ну, определенное дополнение к тому, что тоже они знали и слышали из школьной программы.

Ж. Как ты думаешь, в Москве можно каким-то образом столкнуться с такой же действительностью? Я вот вчера говорила об этом с друзьями, и я понимаю, что я даже в Москве с ней постоянно сталкиваюсь. А ты говоришь, будто эти твои друзья в какой-то другой Москве живут и в целом не сталкиваются.

И. Ну это в целом зависит от той среды, в которой ты крутишься.

Ж.Ну а ты сталкиваешься где-то с этим в городе, здесь?

И. Аа... (2.0) Ну, естественно, периодически сталкиваешься, но все равно в рамках своего ближнего круга общения, с людьми, с которыми я очень часто взаимодействую, все равно это другое, это определенная среда, из которой мы в меньшей степени вылезаем, скажем так. То есть естественно взаимодействие есть, но оно не такое близкое.

Ж. То есть, допустим, в 6 часов утра захожу в метро и там вот так. То есть я понимаю, что те люди, которые едут в вагоне, они социально от меня достаточно далеки, ну, по разным причинам, кто как. Или то же самое, если я возвращаюсь домой в полдвенадцатого ночи, то есть люди, которые на той же остановке около метро ждут этого транспорта, и они уже другие, это не те люди, которые ждут транспорта в 7 часов вечера. Я вижу по ним, что вот они едут с работы, с какой-то другой работы, и их жизнь в большей степени похожа на ту, которую мы видели в Оренбурге, по каким-то маркерам визуальным. Вот их ты встречаешь здесь?

И. Да, но то, что ты видишь в Москве, — все равно ты как-то воспринимаешь по-другому. Скажем так, зачастую это для тебя что-то такое обыденное, ты не обращаешь на это прямо невероятно особого внимания. А там другое, более специфическое место и другая атмосфера, и, поэтому там те же моменты тебе более остро бросаются в глаза, чем здесь. Все-таки в Москве ты воспринимаешь это немножко так, более сглажено, я бы сказала.

Ж. Ну просто неодинаково люди воспринимают, интересно, как другие люди это замечают.1 28 34

С. Ну потому что Жень ты уже [была умудренная опытом]... Не первая экспедиция.. Ну, кстати говоря, это хороший вопрос теперь: ты уже съездила, уже закончила [факультет], ну все, уже дипломированный антрополог. И конечно опыт экспедиционный, вот как он, как ты ему присваиваешь взгляд антрополога? Смотришь ли ты на город как антрополог?

И. Ну в целом да, на какие то-моменты, мне кажется, теперь хочется обращать большее внимание. То есть то, что раньше просто проходило мимо незамеченным, сейчас как минимум увидев там каких-то людей, или какие-то места, как минимум в голове у меня там возникает большее количество вопросов, чем раньше. Ну то есть мне кажется, да, в какой-то степени это толкает на определенные такие, мне кажется, наибольшую заинтересованность даже в каких-то аспектах.

С. Получается, что в каком-то смысле именно интервью пронизано по тому пространству где мы были; рассказы этих людей, они заставляли видеть в том, что мы видели, как бы образы их рассказов, их прошлого, эхо их жизни. А здесь... вот у меня здесь такой вопрос: в принципе, руины, классические декорации к любой,... к разным картинам современным, даже 18 века, романтизма, это устойчивый фон такой, устойчивый образ и вот, скажем так, терра инкогнита внутри Москвы, она подвергается эстетизации, то есть, ее можно использовать в таких целях. Как тебе кажется, вот возможно, потому что мы не знаем тех историй, которые пронизывают эти здания. Вот, могут ли подвергаться эстетизации такой те места?

И. Мне кажется, что в целом работа с какой-то новой для тебя средой она… на каких-то более ранних этапах, когда ты не до конца осознаешь, что ты делаешь, она дается легче, возможно, приносит больше пользы, потому что все-таки в рамках той же Москвы, ну глаз у тебя замылен и ну ... даже на самом деле я достаточно скептически отношусь к тем, кто в рамках написания диплома решил писать именно о Москве, мне кажется, что это, все-таки, требует большего опыта и большей осознанности от человека. И лучше все-таки даже какие-то моменты, которые ... возможно ты и видишь, изначально изучать на каких-то там других местах, потому что для тебя они возможно будут проявляться более остро и в более очевидной манере, чем ты их видишь здесь.

С. А у тебя есть фотографии домашнего быта? Ты снимала там я имею ввиду не раритеты какие-то вот семейные, которые показывали нам респонденты, а вот их мебель, вот все вот это?

И. Да, у меня были фотографии домашней обстановки, потому что были моменты достаточно такого специфического декора, кто-то там уделял определенным деталям большее или меньшее значение и да, мы делали такие снимки, если что-то цепляло взгляд, ну в основном, конечно, если что-то вот эстетически вызывало у тебя какие-то вопросы или наоборот то, что тебя вдохновляло — вот такие мы делали кадры.

Ж. А ты можешь привести пример или показать?Что-то специфичное?

И. [смеется] 19 тысяч фотографий... Особенно мне запомнилось... Я не знаю, можно ли это охарактеризовать как просто быт, или все-таки это уже что-то с уклоном в такие исторические аспекты, но мы, по-моему, ... это было одно из последних интервью, которое мы брали, в доме у женщины хранились разные предметы быта, которые она не просто хранит энное количество поколений, но она ими до сих пор пользуется...

Ж. Я что-то не помню...

И. А, это мы ходили, по-моему, с Аней и с Любой, к женщине, прям дома стоит, я не помню… 1.34.50

Ж. Я когда увидела эту фотографию, я почему-то подумала, что это музей.

И. Нет, нет, у нее дома есть такая пристройка, и она там раньше кого-то держала типа домашней птицы, а потом она перестала разводить, у нее там остались все вещи, она ими до сих пор пользуется, вот эти вот .. И забавно, что это вот сочетается с тем, что в соседней комнате у нее там более менее там современная обстановочка, телевизор с электрическим чайником, ну то есть вот такой полный контраст. И необычные сочетания, то есть вот это преимущественно сразу цепляло взгляд.

С. Слушай, а вот если б ты делала выставку, ты бы попыталась сделать какой-то художественный образ этого, или все-таки это такая документальная более съемка?

И. Ну, в целом я всегда за художественную составляющую тех или иных кадров, ну в целом в искусстве и в фотографии в частности вот такая эстетическая составляющая играет для меня лично достаточно большую роль, для меня она иногда даже перевешивает в какой-то мере в плане своей значимости. Ну как бы в идеале это должен быть, естественно, баланс визуальной составляющей и наполнения фотографии, но, конечно, я тяготею к визуальной составляющей зачастую.

С. Тебе больше алтайская выставка понравилась или наша? Нуу... можно говорить честно, как бы...

И. Ну в данном случае достаточно сложно сравнить, потому что не как бы там тебя ни привлек какой-то кадр, все-таки в случае нашей фотовыставки для тебя каждый кадр наполнен каким-то ну прям эмоциональным содержанием, и все-таки нельзя тут как-то их прям равноправно сравнить, это немножко другая вещь. Потому что ты сразу вспоминаешь, там, день, в который это было снято, там, кто снимал, в какой атмосфере все это происходило и так или иначе конечно эти фотографии цепляют меня больше, чем алтайские.

Ж. А ты можешь назвать своих любимых фотографов, художников, современных художников?

И. Ну я кстати вот по части современности — всегда достаточно скептично отношусь...

С. Нам совсем не важно...

Ж. Ну просто любое визуальное искусство... или кино там, что-то, где есть визуальная составляющая.

И. На самом деле я грешу тем, что я у ряда художников выбираю там по ряду картин, которые мне в большей степени нравятся, но я люблю вот эту визуальность, я люблю прерафаэлитов прям очень.

С. Опаньки.

И. Уотерхаус, ну, всех в общем, ну.

С. Кого из них ты больше всего любишь?

И. Уотерхауса. Потому что я получаю эстетическое удовольствие … с современностью я как-то хуже дружу. Я просто никогда... меня вот упрекает моя подружка, она вот очень любит современное искусство и она всегда меня упрекает в том, что я плюю на внутреннее содержание картины в пользу ее эстетической привлекательности.

С. Ты плюешь на концепцию.

И. Ну просто я вот не знаю, сколько я видела в совсем там современном искусстве, ну не могу я вникнуть там в идею, которую там вложил человек, который наполнил аквариум до середины водой и положил туда три волейбольных мяча, потом рядом с этой инсталляцией я вижу на а4 описание глубины идеи, которая туда была вложена [смеется]. Для меня так это не работает, то есть современное искусство для меня остановилось где-то на уровне там, из тех, кого я так еще позитивно воспринимаю — это там вот Дега я люблю, Дали, ну тот же Дали, он сам же говорил, что в его картинах смысла тоже не то что бы особо много, но тоже Дали … такую именно визуальную составляющую. Моя любимая картина у него … я просто, я обожаю, я читала ее описание, просто такая маленькая картина наверное формата а5, там нарисована Гала и у нее на плече жареные ребрышки. Я помню эта картина вызвала у меня шквал какого-то негодования, я полезла читать описание и мне понравилось, что Дали про нее сказал, ну типа — а что вы спрашиваете: я люблю свою жену, я люблю жареные ребрышки, почему я не могу изобразить их вместе. Ну если уж ты делаешь, ну как мне кажется, визуально что-то достаточно абсурдное, не надо изголяться и говорить о каком-то невероятном концепте, который ты там видишь. Из тех, кого я вообще не воспринимаю, это, например, Миро, потому что сколько бы я не смотрела на его картины и не читала бы эти описания, я не вижу того, что, по его мнению я должна там увидеть. Потом что это слишком. Я все-таки вот за такой художественный подход и если я вижу вот как художник на платье прорисовал каждую рюшку, каждую складочку, и там жемчужинку на пуговице, это вызывает у меня большее восхищение, чем если человек вылил на холст три банки краски и сказал, что это, это прям невероятная … экстаз, и просто смысл мироздания ты сразу ощущаешь в этом полотне. Так что я за эстетическую красоту.

Ж. А кино какое ты любишь?

И. По кино у меня тоже такой достаточно специфический охват. Ну, то есть, я и не против такого развлекательного, более простого кино, если хочется отдохнуть. В то же время, ну, в частности, вот в моей семье большую роль играл советский кинематограф, так что … всегда у нас мама — главный фанат советского кинематографа, и…

С. А что, какие бы ты назвала любимые фильмы?

И. Ну в целом я кстати вот очень люблю вот если какой-то... это вот особенно в экранизации классики, если есть у нас советская экранизация и современная экранизация, или упаси господь импортная экранизация [смеется], ну потому что вот в каких-то фильмах, особенно вот я люблю, как наверное это и правильно делать, смотреть что-то после прочтения книги, потому что вот я не могу, если я вот уже смотрела фильм, я скорее всего книгу никогда не прочитаю уже, тупик. А в обратном порядке то есть я могу годами избегать какой-то фильм, пока не найду там минутку, что бы прочитать и потом посмотреть и вот я люблю конечно экранизации классики. Просто, прям, буквально на днях — позавчера — пересмотрела европейскую версию Войны и мира.

С. Я тоже смотрел, да.

И. Нет, она не самая плохая я могу сказать.

С. Тебе нравится версия Бондарчука?

И. Ну конечно, просто я помню, просто я на волне там восторгов одной своей знакомой посмотрела после версии Бондарчука американский фильм с Одри Хепберн, ну это конечно..., это конечно было сильно. И я еще помню на волне какого-то своего восторга от прочтения Анны Карениной я посмотрела все фильмы, вот абсолютно все, которые я нашла, порядка, ну, из таких вот, более популярных, я наверное посмотрела 4 или 5 вариантов. Ну и вот всегда интересно посмотреть то, как разные люди визуализировали то, что ты прочитал, потому что насколько по-разному это происходит — это вообще фантастика, ты зачастую видишь то, что ты после прочтения вообще никак не мог себе представить, ну зачастую ты в шоке, что кто-то изобразил это именно так. И идет какое-то несовпадение образов из твоей головы и того, что ты видишь в фильме.

С. Ты любишь Толстого?

И. Да-а. Все мои друзья любят Достоевского, а я люблю, ну вот мне кажется всегда такое, такое противостояние. Все мои друзья любят Достоевского, и никто никогда не говорил что он любит Толстого... Мне прям за него обидно.

С. А третьего не дано?

И. Ну вот из такого противостояния каких-то титанов. Всегда … такое прям столкновение.

С. Я думаю что есть все-таки третий титан, который точно не склонился ни к одному лагерю, Чехов.

И. Его как-то никогда ни с кем … его как-то так обособленно рассматривают. Нет, ну вообще, на самом деле, в советском кинематографе, я даже не говорю об экранизации классики...

С. У тебя какой любимый фильм?

И. Любимый-любимый. Не знаю, в общем-то, «Коллеги», не знаю вот как-то он мне прям..., не знаю...

Ж. Я не знаю такого фильма.

И. Не знаю, я дичайший фанат Ланового и я тоже в свое время пересмотрела почти все, что вышло...

С. Ланового?

И. Да! Я его в метро видела в этом году. [смеется]

С. А «Алые паруса»?

И. [смеется] Ну, Алые паруса это отдельная история.

С. А ты видела, как он играл Александра Первого? С Александрой Демидовой они играли вдвоем последний день из жизни Александра Перового, … как называется этот фильм? Ну если ты фанат Ланового...

И. Да, да.

С. Я помню, меня это впечатлило, то есть он … это глубокая роль, сложная, почти все внимание на него.

И. Ну да.

С. Почти два часа слушаешь его ... внутренний монолог.

С. Мы Ане задавали вопрос... Как ты вообще, ходила к Елене Игоревне на эту визуальную антропологию?

И. Нет, у меня не сложилось, потому что у меня … шло вразрез с рабочим расписанием, пришлось выбрать другой курс.

С. Ну вот фильмы ты просто видела какие-нибудь?

И. Я ходила вот на несколько занятий, вот когда у меня там были свободные окошки и там я помню мы рассматривали вот я помню плакаты, советские агитационные плакаты, причем которые по-моему были сделаны для Средней Азии. Наложение каких-то там советских догм на восточную действительность, да, как раз вот это занятие я помню.

С. Я просто спросил, … мы Аню спрашивали, кто бы мог снять фильм о Целине в наши дни, не в смысле о 1954 годе, а современный, как фильм антропологический. Что бы понять просто стилистику и твои ощущения.

И. Не знаю, наверное затрудняюсь ответить на этот вопрос. Не знаю, не знаю, как-то антропологическое кино — это … нет, это специфический вопрос.

С. Просто интересен... стилистика, чисто стилистика... Не какие-то профессиональные качества передачи там информации, а образ художественный.

И. Нет, странный вопрос. Просто мне кажется, даже у многих режиссеров-кинематографистов, у них сильно момент передачи образа меняется в зависимости от тематики, сложно подогнать какой-то общий...

Ж. Нет, ну может быть, например, на какой фильм это могло бы быть похоже? По настроению. Такой фильм о Целине.

И. Просто тут достаточно сложный момент в том плане, что вот из того, что ты видел, из того, что ты слышал, слишком разнились истории от самых там позитивных до самых негативных, поэтому какое даже я лично придала всему этому настроение, сказать очень сложно. То есть угол зрения был настолько разным в каких-то моментах, что по сути вот даже сравнивая кинематограф советский и более современный, там очень важна вот эта политическая составляющая передачи настроения, и в каком ключе даже я бы лично например сняла такого рода кино, я точно сказать не могу. Вот, то есть столкнувшись с этим ты видишь абсолютно, ну, разные грани всего этого и не понятно в какую как бы сторону даже по настроению идет перевес, более круто, в более позитивное или негативное осознание всего этого.

С. Вообще тебе в экспедиции было физически тяжело перемещаться или интервью брать?

И. Ну, перемещаться как бы не было особенно тяжело, то есть, такая походная атмосфера, походный режим для меня это не новинка, вот. Ну, интервью, да, зачастую было брать тяжело, особенно это было тяжело для человека... сразу он погружает тебя в какую-то такую не то что негативную, а пессимистическую историю и очень как-то пытается … мельчайшие детали, ну, он хочет высказаться, и он автоматически тебя погружает во все это. И иногда даже было тяжело задать следующий вопрос, потому что ты как-то так сильно нагрузился услышанным, и тебе нужно какое-то время, что бы все это осмыслить, что у тебя фактически нету сил и какой-то вот дальнейшей там инициативы взять себя в руки и продолжить вот как-то это интервью. Вот у нас был такое очень прям тяжелое общение, потому что в какие-то моменты ты даже не знаешь, как. Ну вот, когда человек тебе что-то такое очень личное, очень тяжелое рассказал, ты не знаешь, что вот дальше ты у него можешь еще спросить.

С. Но в целом ты бы поехала еще раз в экспедицию, или тебе этот опыт... скажем так, и приятность и интересность...

И. Скажем так, да. Мне вот понравился такой формат, особенно, вот я говорю, если есть возможность как бы получить такую человеческую составляющую, касающуюся вот именно исторических событий и...

С. Устная история!

И. Да, да, то есть я по сути даже когда писала диплом, я его писала с таким прицелом на будущее, что в дальнейшем это уже перейдет на более современные отрезки времени и можно будет как раз применить устную историю для написания дальнейших работ. Просто вот я сейчас выбрала более ранние хронологические этапы, чтобы все-таки... Ну на каких-то письменных источниках легче себя подготовить и погрузить в тематику, потому что общение с людьми … надо уже быть достаточно хорошо подкованным в теме и к этому лучше прийти таким способом, используя сначала все-таки письменные источники.

С. А ты бы хотела дальше этим заниматься?

И. Ну, в целом, если бы я продолжила научную деятельность, я бы хотела уйти именно в эту стезю и работать вот с уже избранной мной темой дальше, потому что конечно если мы говорим об адаптации, то это вопрос, где могут быть абсолютно полярные мнения и абсолютно различный опыт. Ну мне кажется особенно и интересна эта тема именно этими деталями и какими-то аспектами, которые изначально, возможно, казались не столь важными.

С. Если бы ты такое исследование делала, ты бы тоже использовала фотографии?

И. Да, потому что как мне кажется визуальная составляющая она сильно помогает и даже в оторванности от текста она имеет такую очень сильную эмоциональную передачу для того, кто дальше будет твое исследование рассматривать.

С. А что бы ты туда включила? Собственно фотографии респондентов?

И. Ну, мне кажется поскольку это такой вот вопрос адаптации, тут очень важную роль будут играть не только фотографии самих информантов, но и ... того быта, который вокруг них сложился, то есть приезжая туда, на опыте моих прошлых поездок — это всегда сочетание чего-то такого, местного колорита, все-таки с тем, что они привезли там из своей прошлой жизни, причем вот именно из своей прошлой жизни, то есть это иногда улавливается, то есть это те, кто уезжал там еще в советские годы, вот такие прям советские нотки в их…

С. Ковер на стене...

И. Вот что-то такое прослеживается, бывает. И мне кажется, что в вопросе именно адаптации на новом месте визуальная составляющая играет особо такую важную роль.

С. Слушай, как интересно. На Целине ведь тоже была такая адаптация, для них, для приезжих, да, и конечно, время, да? Время ...

И. И преимущественно из тех, с кем мы общались мало было тех кто вот приехал прям, ну, в основном это были дети целинников, для них уже эта среда воспринималась более органично, у них мне кажется не было такого слома их предыдущей жизни и начала какой-то новой. Ну, у них все шло куда плавнее, чем у их родителей.

С. Слушай, вот про эту среду... Я имею в виду ландшафт, имею в виду природную среду, ты была раньше в степи?

И. Нет, никогда раньше не была в степи.

С. Как оно и как ты думаешь, как для них оно?

И. Ну, в целом для меня степь воспринималась в какой-то степени легко, я не знаю, все-таки для меня степь это что-то там более мертвое, что-ли.

С. Безжизненное...

И. Да... Ну вот это ближе да, туда. Для меня это воспринималось, ну, такого рода ландшафт для меня как бы непривычен и все-таки мне в меньшей степени импонирует, если так можно сказать.

С. Не комфортно было..

И. Ну да, да. Вот. Ну просто сложно судить о том, как люди, живущие там, это воспринимают, для них это реалии, для них это то, что их окружает и окружало всегда. Наверное, ты как минимум к этому привыкаешь, или же зависит от того, насколько ты мог погрузиться в какие-то другие варианты окружающей действительности.

С. Тебе какая среда ближе? Ну вот если так, если выбирать?

И. Среда к каком плане?

С. В природном.

И. Эээ, что-нибудь из разряда — средняя полоса.

С. Городская, или какая-то такая вот уже...

И. Нет, не обязательно городская, ну то есть я люблю такое вот...

Ж. Лес, поле, речка?

И. Ну типа лес, поле, речка, да, потому что я тяжело воспринимаю все это такое пустынное — околопустынное, то есть вот в рамках нашего разговора о жизни в Израиле — воспринять эту климатическую среду и эту природную среду я вообще не могу, потому что это....

С. Кстати, похоже на Оренбург?

И. Ну да, то есть это все такое, пустыня, это все такое выжженное солнцем, даже и такая зелененькая травка — она сразу такая жухленькая и полудохленькая, вот... то есть даже по климатическим и природным аспектам жизнь там я себе не представляю, эта беготня от кондиционера и до кондиционера... то есть я вообще за такое вот.

С. А вы вообще много времени на даче проводили? Ты вот с этой средой себя ассоциируешь... я имею в виду вот с деревней.

И. Да, да, ну вот на самом деле вот последние лет пять мы стали поменьше туда ездить, в силу занятости там всех членов моей семьи. А лет до 15 моих точно мы уезжали на все лето и там сидели от и до [смеется] там по возможности.

С. Слушай, ну фотографии, у тебя есть несколько фотографий... что ж такое... помнишь, там был этот родовой мазар рядом с источником. Это Беляевский район, там был холм каменистый, на нем кулпытасы, да? 3 или 4, мы там, нас туда завез...

И. Угу, да.

С. Автобус, мы там фотографировались, у тебя там есть несколько фотографий на фоне вот этой рыжей степи, ну в общем там ни деревца, ничего нет, потом мы же ездили еще в августе, там все желтое, ничего вообще нет, но ты там выглядишь счастливой. [смеется]

И. Ну там мне кажется такую основополагающую роль сыграл масштаб. Ну потому что именно во время этой поездки там степень масштабности всей этой степи и вот такого ландшафта — она конечно поражает. Ну, скажем так, как бы я не относилась к степи, такого рода масштаб не может не поразить. [смеется] Нет, я на самом деле, ну тут такое как посмотреть, степь была очень интересно в определенной степени ну красива в своей специфической красоте. Ну вопрос о том, насколько комфортно я себя там чувствую на протяжении какого-то там длительного времени — это немножко такая тема .

С. Ну с одной стороны очевидно, мы с все время ездили по степным районам, но на самом деле иногда не очевидно, потому что ну вот в прошлые разы мы практически не выезжали так в степь в прошлых экспедициях и я понимал, что это степные районы, но воспринимал это …

Ж. Я вот только в Волгограде только такое заметила, в Астрахани и в Кургане я тоже не замечала.

С. То, что это какая то другая среда природная.

И. Ну, потому что... ну да, это в меньшей степени чувствуется, если ты там не выходишь за границы деревушки или какого-то там города, где ты...

С. Ну ты... в визуальном ряде что это степь, степная зона, что нужно фотографировать степь — был такой момент? Или это второстепенная вещь там для Оренбурга?

И. Ну изначально у меня не было в голове такой вот, такого четкого соотношения, что это степь, что все значит степь здесь все продиктовала, но все-таки мне кажется по мере нашего углубления и отдаления от Оренбурга это все-таки чувствуется в большей степени, там уже степные мотивы накладывают больший отпечаток вообще в целом на действительность, на атмосферу.

С. Слушай, как правильно позировать? Есть какая-то... узнаваемое место, Эйфелева башня. Я знаю, что я приду домой и я должен показать, что я там был, для этого недостаточно снять Эйфелеву башню, нужно, чтоб в кадре был ты. Вот все позируют по-разному. Как ты это воспринимаешь?

И. Ну в вопросе позирования на фотографии я конечно не сторонник фотографии «Это — я, это — Эйфелева башня», я смотрю в кадр, улыбаюсь [смеется]. Ну мне кажется все равно что, ну в идеале это какая-то там живая фотография, но даже если она не живая, это тяжело, это все-таки фотография где ты все-таки очень хорошо изобразил непринужденность [смеется] и живость этого кадра по максимуму насколько это возможно, зачастую это обычно так и бывает лично в моем опыте.

С. Это должен быть какой-то эмоциональный жест…

И. Ну да, что-то как будто ты как будто и не позируешь…

Ж. А есть разница — «я и Эйфелева башня» и «я и степь»? Ну потому что Эйфелева башня она как бы отвлекает внимание от тебя, можно не обращать внимание... вот смотришь на чужие фотографии, смотришь — вот я и степь — то ты непременно смотришь на человека, потому что в степи там не на что смотреть, может нужно как-то особенно позировать, как привлечь внимание...

С. Ой, какая степь красивая, ой смотри …

И. Ой.

[много смеха]

С. Ну просто взаимодействие, да, какое-то с этим местом так, чтоб было понятно, что ты тут и оно там, и оно тут.

Ж. И оно в тебе.

С. И что ты там, … как-то себя позиционировать … что ты антрополог с кулпытасами, что ты тут с атрибутами экспедиционной практики, или что ты просто пассажир. А у тебя было несколько фотографий и ты какую-то одну выбрала?

И. Из каких?

С. Ну из тех которые да вот. [смех]

И. Ну естественно я выбрала.

Ж. Как ты думаешь, антрополог он вообще может позировать или он … ну как бы он в экспедиции... Ну вот недавно был случай, когда учительницу какую-то там уволили за то, что она выложила свою фотографию в купальнике ну у себя в соцсетях.

И. Ну да.

Ж. Ну и после этого какие-то учителя или какие-то там даже чиновники они тоже стали выкладывать фотографии, где они в купальниках.

С. Поддержать.

Ж. Потом ее даже вроде восстановили. Она выкладывала фотографии, потому что она модель +size в каком-то модельном агентстве, но это не в Москве. Ее после этого якобы пригласили даже в Москву тоже быть моделью...

И. Ну просто мне кажется это такая достаточно такая специфическая тема в том плане, что часто профессия учителя часто накладывает на тебя какие-то определенные ограничения. Ну я не говорю об этом случае, это наверное перебор, там если ты выложил фотографию, как ты купаешься в море в купальнике — это не такая уж большая проблема, но есть какие-то моменты, которые в данном контексте не стоит освещать в центральных сетях для общего пользования, если ты знаешь, что это может там быть негативно … ну именно не негативную реакцию, а для тебя какие-то негативные последствия, вот. Ну то есть мне кажется это такая отдельная специфическая тема...

С. О, точно! Вот, в эту... помнишь, у Любы есть фотография.
И. Единорожки и мечети?

С. Да.

И. Да.

С. Ну есть со степью там более безобидная.

И. Ну да, да. Я помню, это вызывало негодование... [смеется]

С. Что ты думаешь?

И. Ну скажем так, я лично к этому отношусь спокойно и если бы это была фотография единорожки и православной церкви, у меня бы наверное это тоже не вызвало какого-то там шквала негативных эмоций, но в голове я как бы допускаю, что у кого-то такие фотографии могут вызвать негативную реакцию и, возможно стоит подумать перед тем, как их размещать. Ну в том плане, что да, здесь такой спорный вопрос. Но лично как бы я к этому отношусь абсолютно спокойно.

С. Мы ее не включили.

И. Да, да.

Ж. Ну, в выставку — нет.

С. У нас есть поняшка и степь.

И. Ну потому что на самом деле даже сама Люба не вкладывала такого значения. Ну как мне кажется для нее это воспринималось не как мечеть как религиозный объект, а все-таки в первую очередь как достопримечательность.

С. Ну да.

Ж. Ну да, примерно так она и объяснила.

С. Очень интересно … А, ну вот еще у меня есть один вопрос. У тебя есть фотография, на самом деле даже несколько наверное, потому что … она хорошая, хорошая фотография, бюсты Сталина, помнишь ее, да, там это был парк … Вот что касается символики советской и памятников, мемориальных объектов, так скажем. Это страна прошлого, в них звучит для нас некое прошлое. Но как тебе кажется, то, как ты можешь это снять, и как это сняли бы современники, поколение родителей, то есть, как выглядит это, как это смотрится? Это сильно отличается?

И. Ну в целом мне кажется, ну в силу того что это возможно воспринимается немного по-разному, то и передается в визуальном ряде немного по-разному. И то есть если для нас это история, и вот если мы говорим о какой-то советской символике, это не просто как бы насущная действительность, это очень сильная идеологическая составляющая жизни и передаваться это будет по-другому, не могу объяснить как именно по-другому, но вот почему-то мне так кажется, что не может это передаваться в какой-то приближенной манере.

С. Вот... А ты вообще замечаешь эту символику не в экспедиции?

И. Ну да, да, конечно, замечаю. [смеется]

С. Может, я неправильно сформулировал, я имею в виду … ты вообще обращаешь на это внимание? Как ты к этому относишься, как ты себе это представляешь, как ты это сфотографируешь, как ты это выкладываешь и как?

И. Нет, я вижу советскую символику, ее зачастую не сложно заметить. Там, в том же метро, ну она вообще часто встречается, там на зданиях, и опять же если я фотографирую и там где-то выкладываю — это не потому что я хочу показать всем советскую символику, это означает что она как-то органично и художественно вписана в общий концепт там чего бы то ни было, здания, или памятника чему угодно.

С. Ну там есть несколько фотографий памятников, которые ну так заросли, то есть это тоже эстетические составляющие здесь, то есть это такая интерпретация эстетическая. То есть, в принципе в таком духе, да?

И. Ну в целом как бы да, то есть это не просто имеено передача символики, какого-то памятника, а именно того, как сказать, в каком он находится состоянии, в какой он находится обстановке. То есть это какой-то должен быть комплекс, который передает тебе определенную атмосферу или определенной отношение.

С. А вы как-нибудь использовали в ваших фотосессиях? Что-нибудь такое было? С головой Ленина там?

И. Нет, все-таки это уже наверное...

С. Перебор?

И. Да.

С. Ну то есть лучше не манипулировать с этим образом?

И. Ну как бы да, мне кажется это история и как бы ты к ней негативно или как угодно относился, все равно это как бы прошлое твоей семьи, твоей страны и нельзя все-таки даже если ты там негативно относился к той же советской действительности — какое-то открытое пренебрежение ей я воспринимаю лично негативно.

С. Ну потому что им переполнено телевидение, интернет тоже.

И. Ну да, да, просто мне кажется ты можешь, ты естественно можешь выразить свое мнение, но вот какое-то такое, не знаю, какое-то такое пренебрежительное, не негативное, а именно пренебрежительное отношение к этому — это что-то очень поверхностное, потому что оно не выражает какой-то твоей обоснованной позиции, а просто там для создания какого-то хайпа, ажиотажа и тиражирования этой темы наиболее идиотскими путями.

С. Я тут так вообще, ну ты наверное знаешь, тут сейчас об образах нашего прошлого есть масса дискуссий, особенно в связи с деятельностью министерства культуры, и был запрет на показ «Смерти Сталина», ну фильмов вообще было много. Вот в вашей среде, ну я имею в виду в среде твоих знакомых, друзей это вообще имеет, то есть если вообще имеет, то какое место дискуссия на эту тему?

И. Нет, да, дискуссия как бы была на эту тему и ну в целом у меня на такое достаточно противоречивое к этому отношение, в том плане, что запрет на широкий прокат этого фильма вызвал какой-то там резонанс в мире на тему, что там в России существует ужасная цензура и так далее, но как мне кажется к примеру там в американском кинематографе мы никогда не увидим так же какого-то негативного представления образа американского президента или чего-то такого, то есть у них есть определенные фильмы, которые вообще с одной стороны не воспринимаются серьезно, они там вообще отличные там истории чего бы то ни было, в которых, которые там открыто осуждались за негативные представления американского президента, который не может выглядеть так в американском кинематографе. Это мне кажется запрет на широкий показ этого фильма это не очень хорошо, но с другой стороны такой прям шквал осуждения именно политики нашего министерства культуры тоже не совсем там уместен.

С. К советскому прошлому у тебя отношение... Есть, я имею в виду вот такие ностальгические державные настроения? И как ты к ним относишься?

И. Как они могут быть ностальгические?

С. Ну вот такая.

Ж. Ну вот бывает ностальгия по тому, чего никогда не было.

С. Ну вот я именно об этой ностальгии и говорю.

И. Тут опять таки зависит от того, откуда ты почерпываешь эту информацию о том, чего ты никогда не видел. Ну ты... многое идет из семьи.. ну в силу того что я получала достаточно такие ну совсем полярные мнения, я считаю что я более трезво могу оценить какие-то там сильные и слабые стороны. Ну вот в целом мне кажется, что все в данном вопросе идет от семьи, поскольку сам ты не можешь, сам ты ничего не видел.

С. А ты чувствуешь разницу с теми, у кого например опыт более ограничен, я имею в виду семейный опыт?

И. В каком плане? В плане...

С. Ну.. во-первых там родители могут быть другого поколения. Ты же младшая дочь была. Первые дети, сколько там им, по 30 лет.

И. Ну да. Ну так как я росла — не могу сказать, что я чувствовала какую-то прям принципиальную разницу, но как мне казалось, все-таки те, у кого более молодые родители, все-таки там да, какое-то передаваемое ими, передаваемый ими кругозор был более ограничен, чем тот, который там я получала из своей семьи, ну возможно там в силу возраста и какого-то там жизненного опыта, ну который несомненно был таким более гладким и простым у более молодых родителей моих там знакомых, друзей.

С. Ну я думаю у меня еще есть вопрос про выставку нашу. Как ты ее, вообще как тебе эта идея пришлась по нраву.

И. Мне очень понравилась эта идея и мне понравилось, что многие из наших мгушников они там заинтересовались. Ну вот именно после выставки они как-то действительно заинтересовались нашей поездкой, до этого это для них было такое вот голословное. И вот уже непосредственно после того как они посмотрели выставку, они хотя бы у нас что-то спросить. Мне кажется ну в целом всегда очень приятно поделиться тем, что ты как бы пережил эмоционально с другими людьми, как-то постараться в той или иной форме им это передать. И именно мне кажется через визуальную составляющую это зачастую проще всего.

С. Ну, то есть тот ряд который сложился, он в принципе передает твой или не совсем? Что бы ты туда включила или исключила из выставки?

И. Ну нет в принципе на самом деле ... то что были выбраны такие ключевые моменты. Ну то есть если да вот мы абстрагируемся от того, что мы обсуждали тему фотографии заброшенной...

С. Конторы.

И. Конторы. Ну потому что мне кажется это уже другая история, это мне кажется отдельная тематика, она требует соответствующего ей какого-то дополнительного визуального ряда и ну в целом подборка, которая была сделана она как-то наиболее всесторонне охватывает ключевые моменты от отображения непосредственно самих людей, с которыми мы общались, до пейзажей и каких-то исторических деталей, выраженных в каких-то предметах. Не могу сказать что что-то прям такое ключевое хотела добавить.

Ж. А был какой то диссонанс допустим с тем как ты могла представить себе выставку до того, как ты ее увидела, с тем, что ты увидела?

И. В целом так как я до этого видела по большей степени фотографии там тех же Любы, вот Даши, для меня все это как-то органично было, ну не могу сказать что я, в силу того, чтомы по большей части находились вместе, не могу сказать, что вот что что-то произвело там на меня именно новое впечатление.

Ж. Я имею в виду вот может быть есть разница, вот была же до этого выставка по Алтаю Алины, там вот эстетически просто другой материал. То есть там прекрасные виды, там... Там котята, жеребята, ну я не помню точно, но что-то такое. Какие-то моменты, там физический труд этих алтайцев, что-то в этом духе. Всего понемножку, все очень красиво.

И. Мне кажется у нас в большей степени были задействованы какие-то вот небольшие детальки, мне кажется у них такого не было. У них такое все видовое, не знаю как сказать. У нас, в целом другая стилистика.

Ж. Я тоже вот об этом.

С. Тебе какая ближе, так скажем?

И. Тут сложно сказать, потому что ну естественно то, что я видела на Алтайской выставке, вот эти все виды они не могут не вызывать приятного эстетического восхищения. У нас в большей степени мне кажется были какие-то смысловые детали. И это вот немножко другое отображение. Как бы в рамках нашей экспедиции я очень это органично восприняла и для меня эти детали они еще там играли роль. Вот в целом мое личное отношение — я не знаю, но я люблю виды, я люблю красивые виды. Тут вопрос даже не в … это просто два разных концепта. Я не могу сказать как бы даже я их сравнивала. Каждый по своему это видит. Каждому свое будет ближе. Тут, возможно, это надо спрашивать у людей, для которых обе выставки не связаны с личным опытом. Мне кажется им легче даже будет ответить на такой вопрос.

С. Скажи, а ты после экспедиции стала больше фотографировать людей? Вообще как-то изменилось то, как ты фотографируешь?

И. Ну в целом я стала чаще подмечать какие-то возможно интересные детали каких-то мест, то есть все-таки я, для меня фотография человека — это отображение какой-то конкретной истории, которую я знаю. Все-таки не могу сказать что я иду по улице и фотографирую каких-то просто интересных людей, это немножко разные вещи.

С. Ну хорошо.

Ж. Ну мне кажется что все, да?

С. Да.